Макс Неттлау

На переломе: уходящий авторитарный и восходящий либертарный век

    * *

Нынешнее трудное экономическое и политическое поло­жение во всех странах вызывает всеобщие волны недоволь­ства, а часто и отчаяния, но оказывает различное влияние на население разных стран, так как их прошлая история и события с 1914 до 1918 года поставили каждую из них в особое положение, подвергли их различным влияниям и, таким образом, создали различные умственные и мате­риальные условия. Здесь — безумное отчаяние, в других местах — надежда. Может быть, что самые превосходные свободники, имеющие долгий опыт, чувствуют так, как товарищ мне пишет, говоря, что ему кажется по временам, что мы являемся еще одной религиозной сектой, пропо­ведующей этику в неэтическом мире. Так, по временам, кажется одному она существовала много столетий; возмож­но, она будет существовать и в дальнейшем в другой форме, но сейчас мир — сумасшедший, власть является доминиру­ющей идеей, а мы все — мечтатели в холодном и жестоком мире. Так «по временам» кажется одному из лучших. Не­сомненно также, следующее: что нынешняя общественная жизнь обещает стойким, то может вызвать у некоторых пессимизм. Но я думаю, что это только действие борьбы между прошедшим и будущим, которая затемняет мечту. Мы находимся посредине самой ожесточенной схватки между грубыми силами власти и моральными силами сво­боды. Большинство так захвачены борьбой, что мы не мо­жем охватить взором все поле сражения и заметить приз­наки, указывающие на возможность победы свободы.

Что касается меня самого, то я должен сказать, что нынешний кризис дает мне такую надежду, какой я не имел с моих ранних дней. Я попытаюсь объяснить причины, так как я думаю, что это самая важная проблема, стоя­щая перед нами: преодоленная пессимизмом, наша жиз­ненность сокращается; рожденные с надеждами, наши силы ободряются и увеличиваются; в дополнение к этому, по моему убеждению, течение эволюции направлено в нашу сторону и мы должны плыть, так как оно принесет нас к нашей цели.

Это существенный пункт в анархизме: он идентичен с самыми совершенными формами прогресса. Он — не система устройства жизни, а сама жизнь, освобожденная от искусственных препятствий. Поэтому, анархический дом не будет домом, построенным по каким-нибудь офи­циальным планам, созданным анархическими архитекто­рами, но домом, который не будет изуродован скупостью домовладельца, жадностью строителя, неопрятной работой плохо оплачиваемых рабочих, интересами бизнеса и объ­явлениями, плохим вкусом невежественных квартирантов и другими факторами, которые в большинстве случаев сегодня являются главными: он будет производством бескорыстных чертежников и, рабочих, любящих свою ра­боту, в согласии с интеллигентными людьми, которые бу­дут знать, как придать своему дому индивидуальный ха­рактер, не увлекаясь эксцентричностями, которые сделали бы дом отвратительным для соседей и негостеприимным или бесполезным для других, которые позже захотели бы поселиться в нем. Каждый будет делать все лучшее, каш это делается и сегодня среди друзей, в семьях, даже среди незнакомых людей в особых общественных случаях, когда все чувствуют себя счастливыми и веселыми, как это делается нормально порядочными людьми в их отношениях к людям. Нет абсолютно никакой причины, вследствие которой эта увеличивающаяся обходительность не может стать всеобщей, по которой чувство солидарности, общего владения, бескорыстия и отсутствие частных желаний, что оживляет всех, посещающих национальный музей, общест­венную библиотеку, городской парк и т.д., не следует сделать всеобщим. Разве мы хотим взять домой картины из музея и редкие книги из библиотеки? Нет, наоборот, мы рады тому, что эти предметы освобождены от частной собственности и находятся сейчас в безопасном распоря­жении каждого, как будут находиться в распоряжении всех в будущем. Хотим ли мы быть собственниками тех домов, лавок и земли, мимо которых проходим? Мы о них совсем не думаем, как только поднимаемся немного выше хлебной очереди и можем немного украсить свою жизнь. Те, в ком живет постоянная жажда обладать всем, — или совер­шенно бедны и находятся в отчаянии, или же ненормальные люди, страдающие отсутствием общественных чувств. Но они являются меньшинством, которое следующим социаль­ным сдвигом будет выведено из действия, а также лишены возможности повредить, которую они имеют теперь.

Все это — бескорыстие, общественность, благоразумное поведение — характерные черты людей образованных, моральных, интеллигентных, изысканной жизни и анархи­ческого поведения. И когда люди увидят, что все их лучшие вдохновения совпадают с анархизмом, они будут на пути к нему и будут стараться узнать, как удалить препятствия, мешающие его полному осуществлению.

Эти препятствия, опять таки, точно такие же, какие большинство людей чувствует на своем собственном пути. Кому нравится государство? Любит ли кто-нибудь сбор­щика податей? Кто имеет настоящую веру в политиков? Кто не уверен в том, что работа, сделанная «государст­вом», предписанная чиновниками и исполненная другими чиновниками или жадными подрядчиками, является деше­вой, неудовлетворительной и принудительной по своим последствиям? Для кого — как бы кто ни был подготов­лен теоретически для признания государства — государ­ство во всех его практических действиях не представляет собою беспокойства, расточительности и некомпетентнос­ти? Или судьи, полиция ивоенщина — кто не рад, если не имеет ничего общего с ними, кто не боится самого худшего, если попадает в их руки?

Муниципалитеты хороши в абстракции, но на практике не означают ли они хозяев и разного рода крупного разврата и расточительности? Или обратим внимание на ка­питалистов, банкиров и хозяев, Если даже по учебникам политической экономии все они считаются чрезвычайно полезными гражданами, на практике большинство людей теперь не доверяют банкирам; они видят, что мультимиллионерство капиталистов имеет очень малое значение для их карманов, они имеют представление о жестоких делах многих компаний, капиталистических магнатов и частных хозяев. Кто, кроме непосредственно заинтересованных лич­но, питает симпатии и уважение ко всякому существую­щему учреждению, поддерживающему капитализм и госу­дарство в их подлинной работе, а не в такой номинальной абстракции? Очень немногие сейчас настолько наивны и ограничены в области мышления; большинство людей ви­дят, что они окружены сетью, которая означает для них столько же добра, сколько добра означает сеть паука для мухи. Какое учреждение не было так сурово раскритико­вано, как только анархисты могли это сделать, которое не представляло бы ярких образцов вредности, бесполез­ности или некомпетентности?

Это применимо к нынешнему положению каждой стра­ны, большой или малой. Государства знали только воору­жаться, устраивать войны. За 14 лет они не могли найти пути к разоружению и к установлению настоящего мира. Государства знают, как воздвигать новые крепости, как затруднять торговлю при помощи новых тарифных стен, но они не знают, несмотря на настаивания экономистов, как устранить все эти препятствия. Капиталисты умеют приказывать своим техническим экспертам «рационализи­ровать» продукцию, а рабочим — трудиться с повышен­ной интенсивностью и чудовищно увеличивать объем про­дукции, но они не понимают, как заставить государства — их собственные исполнительные органы — не разрушать рынки при помощи их злых действий даже после 1914 года, разоружиться, сократить другие их губительные расходы на бюрократию, не толкать другие страны в пу­чину гражданской войны, губительной для бизнеса. Те, кто контролирует общественное мнение — политики, пресса и кафедра, учителя и люди науки, — не умеют ни устра­нить военные настроения, созданные чувствами страха и мести, ни распространить доверие, взаимную добрую во­лю и практический здравый смысл среди людей. Одним словом, каждая попытка облегчить последствия четырех­летней мировой оргии взаимного постыдного убийства и подлой клеветы кончалась неудачей в течение этих 14 лет. Основной организм современного общества, изуродован­ный и обессиленный четырехлетним разрушением, с тех пор не был исцелен, воспитан или сделан выздоравливаю­щим, но излечивался при помощи разного рода жульни­чества, отягощения, поджигательства и разложения та­ким путем, что в настоящее время исцеление по старым методам безнадежно.Больше того, эти старые методы не могут быть даже применимы, ибо в настоящее время на­ходятся в действии те силы, которые в действительности продолжают войну, готовятся к новому взрыву и, логи­чески, не стоят на пути к исцелению.

Вооружение, военные долги, тарифные стены, финансо­вые взаимоотношения, национальные ожесточения, само­любие политиков и партий, безразличие, предупреждения, фанатизм и действительное невежество масс — над всеми этими и другими областями таких неизбежных народных и общественных интересов господствует хаос, разъедине­ние или преобладает деспотическая воля сильнейших. Зо­лото приказывает, существующее вооружение приказы­вает, смелая готовность к войне приказывает, националь­ный фанатизм приказывает — разум бессилен, человечес­кие чувства отсутствуют, практический здравый смысл ка­жется исчез — все это может быть достигнуто в 1933 году, как и 14 лет тому назад, может придти в самой бессмысленной форме, чтобы отложить дела до следующей конференции после 34 конференций, состоявшихся во все эти годы.

Это означает не только политическое и экономическое, но и интеллектуальное и моральное банкротство системы, основанной на монополии частной собственности, связан­ной с принудительным подчинением народа силе государства. Обе составные части системы были сильны, когда успехи были с ними: невзгода показывает их пустоту и практическое отсутствие настоящей власти. Ибо, что такое государство, если не бюрократия, предполагающая управ­лять общественными делами с умеренными успехами? Если они загонят народную телегу в болото, как это они делали, там она и застрянет, как каждая телега застревает; если они не смогут ее вытянуть, как это ясно из этих 14 лет, это логически означает банкротство, которое ведет к лик­видации — слово, которое прудонисты и другие анархисты всегда употребляли, когда говорили об упразднении госу­дарства. Тогда это был утопический сон в глазах многих. Сейчас он очень близок к действительности. Что касается частной собственности, то такая собственность должна найти рынки для сбыта, но такие рынки исчезают; она должна найти потребителей, покупателей, а разоренные и безработные не в состоянии покупать. Так тускнеет ореол, окружающий частную собственность — бездействующие фабрики, железные дороги и пароходы с малыми груза­ми стоят перед опасностью потерять свою ценность, как теряют ее запасы товаров в складах, а голодающие люди, безнадежно безработные, по всей вероятности, могут про­явить нетерпение. Вооружения «требуют обновления, а это требует новых денег в виде налогов или займов, а они не поступают с прежней скоростью и неистощимостью.

Вкратце, в течение многих лет можно было поддержи­вать настоящую систему выплаты старых долгов новыми займами, в сущности никогда не погашая долгов. Но ка­ким-то образом доверие теперь поколеблено и высокое зда­ние разваливается; его основная сущность слишком мала, чтобы перенести благополучие чрезмерно большой госу­дарственной бюрократии, а также военных, капиталисти­ческих и ростовщических классов наряду с созданными ими депрессией и безработицей. Шар, упавший в пустыне раз­валин, созданной разрушением и 14-ью потерянными го­дами, никто не может надуть еще раз.

В этом анализе нынешнего положения я не имел случая упомянуть социализм. Я указываю здесь на две большие вариации авторитарного социализма, на социал-демокра­тию и на коммунизм (русский советизм). Что в самом де­ле они сделали? У них не отсутствовали возможности: целая Россия — Сибирь со сравнительно малыми усилиями подчиняется большевизму в течение 15-ти лет, а в боль­шинстве других европейских стран социал-демократы бы­ли у власти частично или полностью в послевоенные годы. Они считаются безопасной правительственной партией и имели все возможности, во Франции с Мильераном, Бри­аном и др. в течение 30 лет, в Германии с 1918 г., в Англии со времени рабочего правительства в 1921 г., в Швеции, Дании и в других странах. Тем более нужно сказать, что итальянский фашизм есть смесь государственного со­циализма, капитализма и национализма, организованный опытным бывшим социалистом. В Соединенных Штатах организованный труд занимает место социализма и не без средств, дабы дать себя почувствовать, если он действи­тельно имеет что-нибудь сказать.

Таким образом, авторитарный социализм, много сорев­новавшийся и очень неразвитый фактор общественной жизни 60, 50 и даже 40 лет тому назад, внезапно выдвинул­ся вперед после 1917 и 1918 года... не во всех случаях при помощи своей мощи и усилий, но главным образом потому, что капиталисты во всех их плачевных делах с 1914 года желали разделить ответственность с рабочими, а в незна­чительной степени разделяли даже доходы, как делали это военные индустрии, давая большой заработок; официаль­ные карьеры внезапно становились открытыми для лидеров и, как ничто другое, были желательны и приемлемы для капиталистов, ибо благодаря этому продолжалась достав­ка рабочих для военных заводов, рабочих для военных ба­раков; это вызывало довольство рабочих классов, сло­жение с себя обязанностей и порождало патриотический восторг от таких взаимных соглашений. Россия» была пят­ном на этих схемах, которые так хорошо вырабатывались на Западе; также в Германии, Италии капиталистические намерения были нарушены.

Результатом всего этого был нынешний государст­венный социализм в России, который я не нахожу нужным обсуждать здесь. Это не привлекательная форма социализ­ма для России, а попытка навязать его другим странам содействует только сокращению и подрыву социал-демо­кратических партий, в то время, как само население не решается принять всецело странную и неудовлетворитель­ную систему, вследствие ее непривлекательных действий в современной России. Социал-демократические и лейбористские правительства не позаимствовали ниоткуда велико­душной и талантливой инициативы, чтобы серьезно улуч­шить общее критическое положение. В действительности, им нечего было сказать и они никогда ничего не скажут, кроме чего-нибудь в абстрактной форме в парламентах. Все эти партии являются не чем иным, как избирательны­ми машинами для создания наибольшего количества депу­татов, что может быть достигнуто при помощи обольще­ния широких масс избирателей реформистской и национал-патриотической фразеологией, но, конечно, не при помо­щи предъявления им социализма и социальных проблем в их истинных цветах.

Все это означает в действительности, что авторитарный социализм уничтожает сам себя « России своим огромным самолюбием, несолидарностью, а во всех других местах вследствие превращения в чисто-политические партии, связанные с поддержанием существующей системы — как раз в те годы, когда эта система шатается и крошится — и заботящихся о разделении власти с врагами социализма, государством и капиталом. Это делается с той целью, чтобы оказаться в выигрыше в обоих направлениях — или спуститься к власти в качестве сотоварищей и помощ­ников буржуазии или захватить власть при помощи госу­дарственного переворота (coup d’Etat), как это сделали большевики, а затем узурпировать и монополизировать государственную власть, как они делали и продолжают делать. Никакими успехами не может увенчаться это пре­дательство социализма, как показывает ненадежное поло­жение большевизма после 15-летнего существования; это означает пребывание у власти и поддерживание ее, а это является достаточным обвинением для новой социалисти­ческой бюрократии, готовой занять место старой капита­листической бюрократии или объединиться с нею. Рабочие — это беспомощные массы индустриальных рабов, как на­логоплательщики, являются беспомощными платящими массами капиталистических партии. Но эта тесная связь с разлагающейся системой заразила и сделала дряхлыми социалистические партии быстро и фатально: из бывшего, по крайней мере по их мнению, авангарда социалистичес­кого прогресса, они превратились сейчас в прочные опоры закона и порядка, в самые отсталые, самодовольные и бо­леутоляющие элементы.

Они наслаждаются властью; они защищают существую­щую систему, — они не могут показать ничего своего собственного даже там, где вся полнота власти находится в их руках, за исключением нынешнего советского госу­дарства, где они тиранизируют огромный народ, как это делал царизм; в таком случае, к какому веку они принад­лежат: к Прошедшему или к Будущему? Муссолини восста­новил средневековье; большевицкое управление похоже на царское; социал-демократы и люди из Рабочей партии под­держивают нынешнюю капиталистическую систему — ка­кие больше нужны доказательства для того, чтобы пока­зать, что все они уносятся из отвратительного Настоящего в мрачное Прошлое. Больше того, они не делают серьезных попыток, чтобы преодолеть нынешний кризис. Они не мо­гут. Они интеллектуально и морально отреклись, как социалисты. Их вера в социализм исчезла; они верят в государство — принудительное урегулирование общест­венной жизни всего человечества. Но развитое человечест­во всегда будет презирать такой обман: если человечество волнуется, оно волнуется не для того, чтобы быть деспоти­чески управляемым социалистами подобного рода, после того, как оно деспотически управлялось феодализмом, ка­питализмом и государством.

Это очень ясно видно в Испании, где авторитарные со­циалисты, как министры и депутаты, депортируют анархистов и синдикалистов, преследуют во всех направлениях синдикалистскую организацию (С.N.Т.), которая являет­ся опорой сегодняшнего сопротивления испанских рабочих в их рабочей борьбе, надеждой на завтрашнюю возмож­ность и организацией идеальных анархических и анархо-синдикалистских концепций. С этой массой, приблизи­тельно в миллион рабочих, обращаются как с врагом и как недругом официальных социалистов: ожидает ли кто-ни­будь, что после этого такой «социализм» будет желателен в новом обществе? Нет, этот социализм показывает свой настоящий цветтеперь, он обрушивает мщение на анар­хистов теперь, он не будет снова желателен. Или же немец­кий Носке и другие, русский Сталин и другие, будут ли они все желательны для управления в новом обществе? Очевидно, нет: их время было, еще существует теперь, а после этого — все будет кончено.

Эти веские и ясные факты, о которых мы думаем, с каждым днем становятся яснее. Если новое общество при­дет, оно будет либертарным. Это слово означает разные применения свободного или добровольного социализма, как многие формы анархизма, добровольная кооперация, а также свободные формы синдикализма, если в свободном мире настоящие синдикалисты будут держаться вместе, так как теперешняя система спаяла их для рабочей борьбы. Больше похоже на то, что они присоединятся к анархи­ческим группам по выбору и родству. Или, может быть, технически полезные большие единицы рабочих еще будут называть себя синдикалистами, между тем они были бы только нейтральными группами, кооперирующими свою де­ятельность, а сами индивидуально группирующиеся по сво­ему усмотрению. Не имея никого впереди себя для борьбы, настоящие синдикалисты рассеются, как и единицы армии. В этой сфере новое общество создалось бы без принужде­ния, государственности, авторитета, в котором, как это наблюдается сегодня, никто не позволил бы отсталому, не­вежественному человеку исполнять какую-нибудь деликат­ную, утонченную работу, поэтому не было бы необходимости управлении авторитарных социалистов в новом об­ществе.

Маркс и другие, вплоть до Ленина, сами сознавались, что анархизм следует за их периодом диктатуры. Так и будет; но так как они имеют диктатуру сейчас против бур­жуазии (Россия) или совместно с нею (другие страны), то их «историческая роль», подарим им этот титул, закон­чена теперь. Это наверное будет разочарованием для их последователей, которые замечали очень мало, особенно мало хорошего для них от этого исторического явления, но их лидеры имели очень много от него. Маркс наслаждался диктатурой всю свою жизнь, с 1844 г. Энгельс пиршествовал в ней до своей смерти в 1895 г. Жорес был духовным руко­водителем Франции целые годы. Бебель, Либкнехт, д-р Виктор Адлер, Грейлих,Вандервельде, Мильеран, Бриан, Ферри, Турати, Иглесиас, Гайндман, МакДональд, Брантинг, Ленин, Троцкий, Сталин и все другие были дейст­вительно некоронованными королями европейского про­летариата. Эти династии уже вымирают: настоящее по­коление не создало имен, которые можно было бы запом­нить. Поэтому почва сейчас свободна; и те, которые хо­тят видеть авторитарный социализм, стоящим перед со­бою, в самом деле, наивны: они никогда не увидят его в большем масштабе, чем мы уже видим. И этого совершенно достаточно.

Не будем заблуждаться или огорчаться из-за настояще­го укрепления авторитарности во многих странах. Это результаты неустойчивых экономических условий и нетер­пимости с неработоспособностью всех находящихся у власти, включая социалистов, — управляющих или влияю­щих на большие партии. Эти народы имели мало доступа к либертарномуучению, даже к либеральным идеям, так как в течение 70 лет авторитарные социалисты делали все, что могли, чтобы устранить эти идеи, от либерализма (как это делал Лассаль) до анархизма. Поэтому анархисты всегда имели двух жестоких врагов: государство и социал-демократов; и, несмотря на то, что его последователи твердо выстаивали против государства, не всегда было возможно твердо устоять против социал-демократов, так как они в ранние годы представляли социализм и, как социалисты, не считались врагами, между тем, как они всегда считали анархистов хуже врагов. Поэтому почва недостаточно подготовлена (исключая значительные части Испании), но рассеяние иллюзий об авторитарном соци­ализме уже пришло, какие бы ошибочные формы он ни принимал перед людьми, которые не знают лучшего. Они знают даже то, что социал-демократические лидеры, депу­таты и министры не помогут и не спасут народ. Теперь время для либертариев говорить к людям, объяснять им свои идеи более подробно, более широко, чем до сих пор делали, и делать это во всех странах и на всех конти­нентах.

Где эта работа серьезно началась, как в Испании, чу­десно смотреть, как скоро падают ограничения, которые мы сами в ранние годы позволили налагать на анархи­ческие идеи.

Были времена, когда анархисты-коммунисты считали необходимым отвергать индивидуализм, когда Малатеста часто подвергался нападкам за то, что был слишком усерд­ным организатором, когда другие смотрели на анархизм совершенно так же, как смотрел Кропоткин в «Завоевании Хлеба», не представляя его ни в каких других формах, когда терпимость рассматривалась как измена, а наличие двух или больше концепций анархической жизни рассмат­ривалось, как нечто гибельное. Все эти и другие особеннос­ти свойственны детскому или книжному возрасту, когда программы, памфлеты и несколько ораторов, казалось, захватят и овладеют неизменяемой и непогрешимой док­триной. Этот период сейчас прошел, по крайней мере, там, где товарищи находятся в настоящей связи с народом, как это наблюдается сейчас в самых больших частях Испании. Здесь всеобщий идеал — это свободный коммунизм.

Короче говоря, товарищи чувствуют, что анархическое сознание и анархические действия являются существенны­ми факторами, которые должны исходить от каждого, согласно его собственным качествам, возможностям, ритму и темпераменту. Вот почему платформистские док­трины кажутся такими пошлыми испанским рабочим, из которых очень многие знали их еще раньше (1926), когда были в изгнании во Франции, и, за небольшими исключе­ниями, всегда отвергали их. К свободному коммунизму, безотлагательной мере, присоединилась свободная комму­на (municipio libre), как непосредственная среда действия, а также интер-солидарность, как организация, Националь­ная Конфедерация Труда — это прообраз ее, как метод расширения местной активности и создания необходимого базиса для соответствующего производства и распределе­ния существеннейших предметов. Это в истории анархизма решительный шаг от теории к практике, от изучения в ла­боратории к мастерским, от отвлеченных ожиданий к дей­ствительности, подготовляющейся сейчас в головах и соз­нании многих.

Если бы только свободники других стран заговорили, а также воплотили свой идеал в конкретную форму перед всем обществом, в котором, кроме всех отчаянных госу­дарственников, ожидающих помощи в прошлом, в большем принуждении, в новом закрепощении, существуют хладно­кровные и либеральные элементы, которые едва ли или совсем не слышали об этих сегодняшних аспектах анархиз­ма. Они находятся под впечатлением, что анархизм означает точное воспроизведение личных концепций Кропот­кина, или что при помощи кровавого реванша он может установить царство террора более жестокого, чем даже большевицкий, или что мы являемся только толстовскими нравственнымипроповедниками, не подходящими для на­ших жестоких времен. Они игнорируют то, что для очень многих из нас этот сектантский период закончился. И, конечно, если бы старые учителя анархизма были живы сейчас, они первыми заметили бы это и сделали бы боль­шой шаг вперед.

Положение созрело сейчас, государства и капитализм потерпели банкротство. И чем дольше они существуют, тем больше несут потерь. Народ сознает, наученный опы­том, что государственный социализм тоже обанкротился и может высосать последние ресурсы из народа, если он успеет осуществиться и принудить народ к немому подчи­нению. Созревает также очевидное пробуждение народной воли для создания перемен: всеобщее волнение, которое никто не может усмирить теперь. Социалисты — самые консервативные части населения теперь, потому что они были воспитаны верить в Маркса теоретически, повино­ваться своим лидерам практически и ожидать чего-то с высот — если не с неба, как религиозные верующие, то хотя бы от государства, — если не от священников, то хотя бы от общественных политиков. He-социалистичес­кие массы не воспитаны в таком духе, поэтому здесь они присоединяются к коммунистам, а там они очарованы и замануты националистами и фашистами. И приходится горько сожалеть о том, что свободники не внимательны к настоящему положению и распространяют свои идеи не в современных и прямых формах, а — как это часто де­лают — кружным путем пробуждения интереса к анархи­ческим мыслителям прошлого — очаровательное изучение несомненно, но недостаточно привлекательное для изму­ченных, полуразоренных, полуголодных, нервных и оз­лобленных масс настоящего времени.

Общество достигло разделения между старыми автори­тарными методами, доминирующими в религии, как приви­легии, монополии, государство и капитализм, авторитар­ный социализм, выражающийся в практическом бесстыд­стве, разрушении и бессилии всех этих одно время силь­ных и хвастливых учреждений, — и реакцией человеческой свободы, достоинства и счастья либеральными методами, которые всегда были двигающей силой искусства, созда­телем науки, мотором эволюции Этики, духа Прогресса. Солидарность и Великодушие являются либеральной сто­роной этого разделения и с их помощью начинающиеся источники и маленькие ручейки Свободы скоро объеди­нятся и станут быстрыми течениями и мощными реками. «Авторитарность, так сильная в прошлые века, уменьша­ется, как ручьи уменьшаются, когда мы поднимаемся выше разделения. На стороне будущего, дальнейшей стороны разделения, все однажды начавшееся, увеличивается в си­ле; на стороне авторитарности оно делается малым и не имеет больше полезности, когда мы отстраняемся от прош­лого так непреодолимо, как непреодолим сам Прогресс, индивидуальные и социальные формы его неотделимы от него.

Мы, по моему убеждению, в лучшем положении, ближе к нашим заветным целям, чем нам кажется и чем я думал сам не так давно. Не по нашему достоинству, которое дей­ствительно малое, но благодаря подавляющей силе Про­гресса, течение которого также является нашей движущей силой. Прогресс обозначает развитие от менее совершен­ного к более совершенному, применение Прошлого к Нас­тоящему, подготовки Настоящего к Будущему. Будущее может быть только не самолюбивым счастьем; но всегда является стремлением всех хороших людей и стремлением всех анархистов. Власть, возможно, была пеленкой в дет­стве, возможно, была роговой оболочкой, охраняющей куколку, но совершенно не нужна вылетевшей бабочке; она теперь, как коричневая шелуха, покрывающая листья почек на деревьях, которые покрывают почву в лесу весной после того, как зелень разрывает их и они раскрываются по своей воле и силе. Весна наступила для человечества и поэтому все эти охраняющие покрытия, имевшие свое время, падают на землю. Так марксизм, социал-демокра­тия, большевизм имели и имеют свое время, свой полный простор; теперь они стали пеной, как бесполезные органы.

Когда будущие поколения глянут назад на настоящее время, они сразу увидят, что все это не могло быть иначе. Оно должно произойти само по себе, по своей энергии и воле. Никто не думает об освобождении почек от их шелухи; их собственная энергия, когда появится настоя­щая сила, игра ветра, луч солнца, несколько капель росы или дождя достигают целого мира деревьев — в междуна­родном масштабе. Немногие анархические группы и газеты не могут создать анархизм, но пробуждающееся человече­ство может и создаст. Но мы можем указать путь и помочь очистить его; прежде всего мы должны предупредить тех, которые теперь бродят, ища света, и находят приют в ста­рых авторитарных ложных понятиях.

Мы не «мечтали в холодном и беспощадном мире», если посмотрим настоящему положению прямо в лицо. Мир огненно-красный от возбуждения и горит от злости и не­годования, от того, что плачевно, жестоко и цинично обма­нут всеми учреждениями, в которые он веками учился ве­рить. Эти учреждения сейчас закрыли ставни, как и мно­гие банки, и действующая сила теряет свою стоимость в мире банкротств и безработицы.

Будущее, скорое будущее, достигнет высшего момента, и если не будет панического страха к примитивному карабканью сильнейшей универсальной морали, если не физи­ческого каннибализма, — путь вперед должен быть указан и выработан, путь солидарности, благородства, свободы, которая идет в одном направлении с анархизмом, пока оба пути не сольются в один: в свободную жизнь свобод­ного Человечества.

Это, по моему мнению, наша настоящая миссия: ука­зать, что авторитарное прошлое дошло до такой границы, что только можно описать, как плох долг несостоятель­ного должника, и что время для нового начала в направле­нии свободы давно уже начертано, настало. Это не голос пророка, не сон утопистов, не вера сектантов и фанатиков, как мы называемся, а настойчивый призыв Прогресса, тре­бования времени. Анархизм, как мы понимаем теперь, не мог вступить в практический контакт с жизнью, поскольку, как это было не так давно, все авторитарные силы были мощны и благополучны, но теперь может и должен, когда естественная и неумолимая эволюция сама обратила в бегство всех государственников, включая и социалистов. Этот колоссальный исторический факт устанавливает кон­такт и мы теперь можем быть непосредственно полезными Человечеству, указать дорогу к Свободе; это также очис­тит нашу собственную дорогу и наше дело выиграет, так как оно дело самого Человечества, борющегося и про­грессирующего.